Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]
Надменность одних, добровольное одиночество других, интриги, страх, — липкий страх при любом изменении привычного окружения — ужас перед физической смертью, нежелание понимать что-то новое.
Нет, они не все такие, как Келган.
Ровное дыхание Флоры. Она ворвалась в его жизнь как вихрь, как яркий теплый луч утреннего света, настойчиво побуждающий к жизни.
Статус Тени совсем не подходит ей.
Я отдам за тебя жизнь, милая… Но ради света Элио, зачем нужны такие жертвы?
Чувство, вспыхнувшее как пламя, было взаимным. Иван не хотел думать, что сейчас оно — страсть. Неодолимое, помрачающее рассудок влечение друг к другу, желание быть рядом, вместе, не смотря ни на что.
Флора проснулась. Ее дыхание стало более частым.
Он вернулся к постели, коснулся губами ее щеки, заставив открыть глаза.
— Не притворяйся. Ты не спишь.
Она сладко потянулась, ответила на поцелуй, и спросила:
— Давно встал?
— Нет. Может с полчаса назад.
Флора снова закрыла глаза.
— Как хорошо и спокойно… Мне это не сниться?
— Нет. — Губы Ивана тронула улыбка, — душа ловила мгновенья внезапно пришедшего счастья, хотя рассудок и тут пытался вмешаться, внести свою лепту далеко не радужных мыслей.
— Ты встревожен.
— Да.
Флора вздохнула.
— Почему наступает утро? Дела, проблемы…
— Жизнь. — Ответил Иван и тут же спросил: — А что у тебя за дела?
— Нужно встретиться с Генри Оланом.
— Кто он?
— Глава сатта Теней.
— Речь пойдет обо мне?
— Сейчас все в городе говорят о тебе. Вернее, о нас. Олан звонил вечером, оставил сообщение.
— И что ему нужно?
— Хочет выяснить подробности моего спасения. Оказывается, он посылал специальную группу к месту схватки.
— Зачем?
— Не поверил, что тебе удалось уничтожить метаморфов. — Флоре была неприятна тема разговора, — истончалось, исчезало ощущение безмятежности, но она, как и Иван, не могла проигнорировать реальность. Действительно наступило утро, а вместе с ним вернулись неотложные дела.
— Ты обещал… — Флора перевернулась на живот, — обещал подробно объяснить, как тебе удалось справиться с метаморфами.
— Так важно сейчас? — Иван присел на край кровати.
— Важно. — Флора на секунду нахмурилась. — Генри звонил мне не просто так. Видимо Келган что-то задумал.
— Метаморфы подчиняются ему? Он сможет использовать их как убийц? — Иван мгновенно вспомнил прозвучавшие накануне вечером угрозы.
— Некоторых сможет. — Неохотно признала Флора. — Мне даже думать не хочется, что он способен на такую… подлость.
Иван промолчал. У него как раз создалось обратное впечатление.
— Любой человек из числа Теней способен ощущать биоэнергетическую ауру живого существа? — Спросил он.
— Конечно. Я даже знаю, что ты сейчас хмурился в мыслях. — Ответила Флора.
— Может быть. — Согласился Иван, подумав, что ему вольно или невольно придется научиться контролировать внутренние эмоции, хотя бы в присутствии посторонних. — В таком случае мои «способности», — продолжил он, — основаны на иной, нежели привычно Теням, интерпретации картины, что предлагает «внутреннее зрение». Ты должна четко понять — кроме Рока существует необъятная Вселенная, в Галактике множество обитаемых систем, где живут люди и иные разумные расы, там жил и я, пока прихоть гиперсферы не привела мой истребитель на орбиты Рока.
— Я понимаю. Но как обилие заселенных миров связано с десятком уничтоженных тобой метаморфов?
— Дело в ином способе осмысления получаемых данных. По сравнению с реальностью Рока жизнь в Обитаемой Галактике кипит, ситуации меняются ежеминутно. Я был офицером специального подразделения. Кроме способности хорошо стрелять у меня есть и другие навыки. В Обитаемой Галактике сотни планет, множество кибернетических систем, космических кораблей, бесчисленное количество различной планетарной техники. У нас есть приборы, при помощи которых пилот или солдат может видеть энергию, выделяемую машиной.
— Приборы? — Удивилась Флора.
— Да, — не врожденная способность, а специальное приспособление, целый комплекс с датчиками, сенсорами и прочим. Конструкция не важна, главное — суть применения. Я многие годы имел дело с картами распределения энергий, учился безошибочно распознавать по сигнатурам тип противостоящего мне механизма и его уязвимые места. Когда произошла схватка на дороге, я еще до конца не осознавал, что вижу мир иначе, чем раньше. Восприятие жизненной энергии метаморфа машинально воспринималось мной как сигнатура, полученная от сканеров экипировки.
— И что?
— Я увидел карту распределения жизненных энергий. Проще говоря — сигнатуры метаморфов. В бою — я имею в виду космические бои, — пилоту отпущены лишь секунды на осмысление ситуации и принятие решения. В критических ситуациях мой рассудок мобилизуется. Остальное ты поймешь легко. Наиболее ярко, на общем фоне жизненной ауры выделялась энергия нервной системы метаморфа. Навыки стрельбы у меня отличные. Как бы не менялись существа, мне была виден их мозг, — я машинально читал жизненную энергию, как карту сигнатур, и бил в самое уязвимое место.
Флора некоторое время молчала, осмысливая услышанное.
— Хочешь кофе? — Спросила она, нарушая воцарившуюся тишину.
— Не откажусь.
— Сейчас сварю. — Она встала.
— Погоди, а бытовые дройды? — Попытался удержать ее Иван.
— Я сама. Утренний ритуал. — Она улыбнулась. — Я быстро, — добавила Флора, накинув на плечи халат.
* * *Утро за окном наступило яркое, солнечное.
Флора готовила кофе, ее будто подменили, исчезла сумеречная загадочность, истаяли льдинки усталости во взгляде, легкая улыбка скользила по губам, — она думала об Иване, невольно сравнивая его, даже не с конкретными мужчинами, что когда-то присутствовали в ее жизни, а с городом, его жителями…
Он был другим. Настолько другим, не похожим ни на кого, что начинала кружиться голова, — от его уверенной, открытой и мощной жизненной энергии, внезапно наполнившей дом, словно озарившей привычные помещения, изменившей их до неузнаваемости обновления.
В мыслях Флоры сейчас царил милый хаос влюбленности.
Она пугалась собственных чувств, их необычной глубины, внезапности, свежести, и в то же время боялась утратить даже малую частицу ощущений.
Сейчас не хотелось даже вспоминать три столетия, прожитые, будто в иной реальности, она ощущала свою душу как новорожденную, полную внезапно света…
…Вернувшись в спальню, она застала Ивана стоящим у окна. Он успел одеться и теперь снова смотрел вдаль.
Поставив поднос, Флора подошла к Ивану, обняла его, прикоснувшись губами к щеке.
— Куда ты смотришь?
— Любуюсь городом.
— Тебе нравится? — Она тоже окинула взглядом привычные, утопающие в зелени террасы уровней, четкую планировку дорог, домики, кажущиеся игрушечными с такой высоты.
— Зрелище потрясающее. — Ответил он. — Даже не нахожу с чем сравнить. — Иван протянул руку, открыл окно, впустив в комнату свежий, напоенный запахами рассвета воздух.
Они сели у окна за низкий столик,
Легкая тень промелькнула в выражении лица Таманцева. Он нахмурился на секунду, но Флора чутко уловила мимолетное изменение в его настроении.
— Тебя что-то тяготит? — Спросила она, разливая по чашкам ароматный напиток.
— Не тяготит. Волнует. — Ответил Иван.
— Поделишься? — Флора сделала глоток, удивляясь, как волшебно может изменяться реальность: даже вкус напитка, который, казалось, давно приелся, стал другим, словно в городе вдруг появился новый сорт кофе.
— Раз уж у нас с тобой начался разговор о ночных событиях, ты могла бы помочь мне разобраться?
— В чем именно?
— В своих ощущениях. Они субъективны. К тому же неполнота информации может завести меня в тупик ложных рассуждений. Давай пока забудем о произошедшем. Расскажи мне о городе, о жителях, так словно преподаешь мне урок истории и современной жизни Рока.
Флора задумалась.
— У нас не принято говорить на подобные темы. — Внезапно призналась она.
— Запрет? — Удивился Иван.
— Не запрет, но считается дурным тоном ворошить прошлое. Да и немногие помнят его. Я принадлежу к последнему поколению, рожденному на Роке. Школ как таковых у нас нет, воспитанием детей занимались родители…
— Извини, а почему ты говоришь в прошедшем времени?
— Потому что последний ребенок в городе появился около трехсот лет назад.
— Если я правильно понимаю, люди не стареют, но постепенно у них исчезает возможность иметь детей?
Флора кивнула.
— Большинство живущих опасаются перемен. Мы застыли в развитии, новшества обычно не одобряются, потому что могут привести к серьезным потрясениям. Раньше сатты соперничали между собой, но постепенно даже такая борьба стихла, наступило равновесие, которое каждый страшится нарушить.
